Олег Шибанов — профессор финансов Российской Экономической Школы и академический директор центра исследований финансовых технологий и цифровой экономики Сколково. Олег учился на механико-математическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова и в магистратуре РЭШ по экономике. Получил степень кандидата физико- математических наук в МГУ и PhD по финансам в Лондонской Школе Бизнеса (LBS). Сегодня мы с Олегом поговорим о макроэкономике, природе и причине кризисов и финансовых рынках.
Смотреть полное интервью:
Читать полное интервью:
Бехзод: Всем привет! Это “Экономика Хошимова”, я её ведущий Бехзод. Сегодня у нас в гостях знаменитый российский макроэкономист Олег Шибанов. Добро пожаловать, Олег.
Олег Шибанов: Добрый вечер! Я бы сказал, что я российский макроэкономист безусловно, я безусловно экономист и даже финансист до какой-то степени, но вряд ли знаменитый, а так все отлично.
Бехзод: Хорошо. Олег Шибанов является профессором по финансам в РЭШ и директором центра исследований финансовых технологий и цифровой экономики Сколково РЭШ. Олег окончил механико-математический факультет в МГУ. Защитил магистратуру в Российской экономической школе. После этого защитил кандидатскую по математике в МГУ, а PhD по финансам получил в Лондонской бизнес школе LBS. Научные интересы Олега — это управление активами. В частности, это паевые инвестиционные фонды, оценка активов, макроэкономика, о чем мы сегодня будем говорить. Особенно в применении к финансовым рынкам. Кроме своей научной деятельности и преподавательской деятельности, Олег очень часто публикуется в ведущих газетах России. Я лично читаю Олега в Forbes, Bell, Republic, “Ведомости” и в Коммерсанте. Т.е Олег не только ученый, но еще и публицист, который часто печатается в ведущих СМИ. Мой первый вопрос к вам как макроэкономисту: Олег вам не кажется, что мы сейчас находимся в Новой Великой депрессии?
Олег Шибанов: Честно говоря, я много над этим думал. Мне так не кажется по очень простой причине: все-таки Великая депрессия, особенно если посмотреть на крупные развитые экономики, это порядка 4 лет отрицательного роста ВВП. Это достаточно тяжелая ситуация для разных сегментов рынка, включая рынок труда, где как мы помним в Америке безработица, достигла 25% главное, что держалось на уровне там двузначном даже больше чем 25% несколько лет. В этом смысле, я вообще не ожидаю ничего подобного сейчас. Я думаю, что мало кто ожидает. И многие проблемы, которые мы видим опять же в развитых рынках, включая США, они скорее всего относительно краткосрочные. Это не означает конечно, что мы быстро вернемся к старому уровню производства деловой активности чего угодно, но это совершенно точно означает, что падение несколько лет подряд пока по крайней мере ни один аналитик ни один прогнозист, наверное, предсказывать бы не стал.
Бехзод: То есть несмотря на резкий спад экономики в 2020 – не факт, что пол десятилетия экономика будет падать. Можем вернутся к предыдущей точке?
Олег Шибанов: Я бы сказал так:в принципе все видят, по крайней мере, все предсказывают, что в 21 году рост будет наблюдаться почти по всех странах за редким исключением. При этом с другой стороны, что на старый уровень деловой активности, если мы берем как точку отсчета 2019 год мы, наверное, вернемся к нему в 2022. Т.е раньше мы надеялись, что к концу 2021 года, может быть будет все нормально, но похоже, что к концу 2022 все вернется на старый уровень. Т.е три условно потерянного года у нас конечно есть, но сама техническая рецессия, в смысле того, что деловая активность сильно замедлится и даже может быть будет падать некоторое время – этого никто не ждет. Я думаю, что этот кризис ограничится 2020 годом, а дальше будет постепенное восстановление.
Бехзод: Хорошо. А что вы скажете насчет того, что количество безработных и вообще спад активности скажем в США был достаточно беспрецедентным. Мне кажется, он хуже, чем 2008 году или даже 1980 году. Т.е вот такой быстрый рост безработицы и спад деловой активности может стоять замороженным долгое время, скажем следующие 6 месяцев.
Олег Шибанов: Очень классный вопрос, потому что там есть несколько компонентов. Первый из них и наиболее важный это, наверное, как развитые страны пробовали с этим кризисом бороться. Их борьба с одной стороны была очень быстрой, и уже в марте, многие в том числе с государственными пакетами помощи, даже не просто расширять я даже не знаю слово какое подобрать “радикально увеличивать” помощь. Но одновременно это означает очень простую вещь: в США, в качестве модельного примера, рынок труда очень сильно исказился из-за этого. Почему? Если вы платите 600 долларов в неделю или какое-то время готовы поддерживать более высокие выплаты тем, кто потерял работу или какое-то время компенсируете им чуть ни предыдущую зарплату, то вы создаете очень специфические стимулы у людей. Потому что они могут посчитать и есть некоторые исследования, которые показывают это, что для части сотрудников всего сервисного блока, т.е для тех кто работал в ресторанах, кафе, в фитнес-центрах – для них это выплата по безработице было больше, чем их зарплата. Иногда эти выплаты были существенными. И в такой ситуации у самого бизнесмена, который владеет этой компанией нет никаких стимулов удерживать работника, потому что просто все закрывается у вас. Либо карантин, либо самоизоляция – ситуация в которой к вам клиент не придет. И с другой стороны, государство готово вам помогать. Государство готово платить фактически больше денег вашим бывшим сотрудникам и тогда люди начали говорить: “да, отлично, мы все понимаем”. Я как бизнесмен все понимаю, вы как сотрудник все понимаете – давайте мы отдохнем друг от друга. Максимальный срок этих выплат насколько я понимаю, был достаточно ограниченным – 39 недель.
Но это совершенно не важно, с той точки зрения, что отдохнуть даже полгода для отдельного взятого человека на постоянных выплатах – принципе приятно. Дальше начались более забавные истории: опять они профессионалы на рынке труда, но говорят не все смогли получить сами выплаты и там достаточно большие сложности у некоторых людей, которые попробовали воспользоваться каналом. Но по факту, государство своими руками создает давления на рынок труда и скорее всего предприятия начнут открываться ближе к сентябрю. Поэтому я бы сказал очень осторожно, что высокая безработица, которая фиксируется в США, она кстати даже не 25% – двузначная, но она довольно сильно была скомпенсирована теми, кто решил преждевременно выйти на пенсию. Уже имеются первые исследовании, которые пытаются показать, что произошло с экономической активностью населения, как она поменялась. И похоже, что часть людей в Америке именно ушла на пенсию. Вместо того, чтобы какие-то месяцы дорабатывать. И вот в этом плане, я бы сказал очень осторожно, что по моему ощущению даже если восстановление рынка труда будет чуть более медленным, чем многие бы хотели т.е, если V образное, резко упали резко восстановился мы не увидим в нем восстановление.Скорее всего мы будем с 10% безработицей долгие годы. Но есть и конкурирующие точки зрения некоторые исследователи уверенно заявляют, что имеется очень много сотрудников, которые потеряли работу, что все это может затянутся. Опять же кратко дополню эту мысль: мы же понимаем, что после 2009 года Американский рынок труда восстанавливался очень медленно и их бизнесы были затронуты настолько сильно, что до хороших цифр дошли, наверное, году к 2017-18 году. Поэтому уверенно заявлять, что мы твердо знаем, как все будет я бы не стал. Но 20% безработицы я, например, совершенно не ожидаю.
Бехзод: Хорошо, спасибо вам за такой развернутый ответ. Если говорить о развивающихся странах, т.е я родом из Узбекистана, многие слушатели этого подкаста тоже, скорее всего, из Узбекистана. Возможно, будут люди и из России, у меня где-то 10% всех слушателей из России. Какие меры могут предпринять страны такие как Узбекистан, в монетарном и в фискальном смысле. Давайте просто подумаем, не то чтобы нужен рецепт сегодня и сейчас, а вообще какой инструментарий есть у монетарных и фискальных властей?
Олег Шибанов: Естественно, что Центральные банки, правительства имеют достаточно понятные инструменты для борьбы. У Центрального банка их поменьше и опять же мы говорим о ставке – о ключевой ставке. В Российских реалиях имеются какие-то схожие ставки, которые по-разному называются в реалиях других стран. И я бы сказал, что этим инструментом развивающиеся страны активно стали пользоваться т.е ставки снижаются более или менее везде. Я буквально позавчера готовил очередную табличку для очередного своего макро апдейта и одна страна из таких относительно крупных центральных банков там их 40, только одна из них подняла решительно ставки до нуля. Это Швеция. Они долгое время экспериментировали с отрицательными ставками и поняли, что эксперимент им надоел, теперь их ставка – ноль. Невероятный рывок, все остальные понижали. В этом плане, Центральные банки быстро отреагировали на кризис, и принципиально конечно были готовы к тому, что что-то поможет экономики. Что касается правительства, тоздесь, к сожалению, история тоньше и, если мы говорим о развивающих странах, то этоспецифично для них.К сожалению, пространство для маневров для многих стран очень ограничено. Скажем, опять же, если брать Россию как пример, почему как пример, потому что у России очень низкий государственный долг, т.е это меньше 15% к ВВП и в этой ситуации конечно занимать на рынке очень легко. Также у России были деньги Фонда национального благосостояния, некоторые сбережение на черный день. У большинства развивающихся стран такого пространство вообще нет. Либо задолженность относительно высокая и нет никаких дополнительных сбережений, либо международные инвесторы реагируют на них осторожно. Потому что большинство развивающихся стран, включая Россию имеют довольно низкие кредитные рейтинги. Мы не можем рассчитывать на рейтинг как у Китая, у которого кажется А+. Россия находится на нижней инвестиционной границе. Поэтому технически я бы сказал так: развивающиеся страны имеют очень маленькое пространство для маневра. Кроме ставок, которые Центральный банк опять же имеет полное право снижать, кроме каких-то простых шагов денежной кредитной политики, монетарной политики. Фискальная политика много где ограничена. Пособие по безработице,какие-то единовременные выплаты почти единственные методы, которые развивающиеся страны смогут использовать.
Бехзод: В принципе, если говорить про Россию, почему Российские власти не решились на единовременные выплаты, которые во многих странах предпринимались, и более того большинство Российских экономистов, мне кажется включая вас, я читал отчет РЭШ где было 12-13 страниц, в которых было предложение, что нужно помогать населению через единовременные выплаты. Если какие-то экономические причины, по которым Российские власти не решились на такой ход?
Олег Шибанов: Вот здесь, с одной стороны, я не полностью соглашусь с этим утверждением. Потому что был довольно большой объем выплат, выплаченный именно домохозяйствам – выплата за детей. Это довольно специфический тип выплат, потому что понятно, что не у каждой семьи в домохозяйстве есть ребенок до какого-то возраста. Но в целом было 2 раунда этих выплат, по 10 тысяч на ребенка. И получили их очень многие, в первом раунде было, насколько я понял, 5,5 миллионов семей, которые захотели получить выплаты. Не детей, а именно семей. В этом смысле какой-то объем и довольно существенный, т.е это сотни миллиардов рублей в первом раунде и практически еще сотни миллиардов почти до триллиона сумма доходит во втором раунде. С другой стороны, действительно вот таких специфических крупных выплат не было. Были истории с расширением доступа безработных к пособию по безработице на уровне минимального размера оплаты труда, что раньше в таком объеме не было. Но почему собственно, Россия так и многие другие развивающиеся страны не может себе позволить, например, как Германия, США и другие развитые стран выплачивать деньги – мы просто беднее их. Технически, наша деловая активность гораздо ниже их деловой активности, наше ВВП гораздо ниже на душу населения. И в этом плане у государства нет таких возможностей для маневра. Если Германия, Япония, США говорят: “давайте у нас будет объем пакета помощи больше 10% ВВП”, то рынок в принципе не относится к этому скептично, он говорит: “да, конечно вы свои долги сможете оплатить, мы понимаем, что вы крупные экономики, что у вас возможности фискального маневра всегда есть.” Для стран маленьких по экономическому своему объему и относительно бедных на душу населения видимо это пространство для маневра все-таки нет. Поэтому я бы был осторожен с такими заявлениями. Выплаты были, но они конечно не огромные и с другой стороны не достигли существенного объема. Просто многие экономисты, которых вы упомянули говорили, что поддержки экономики нужно от 5 до 10 трлн рублей. Порядка 2 трлн видимо уже использована и в этом плане так сказать что государство ничего не сделала я бы, наверное, не смог. А с другой стороны, что поделать, если заначка маленькая, то к сожалению, из нее много не вытащишь.
Бехзод: Все равно, мне кажется, что Фонд Национального Благосостояния России, как я понимаю, потрачен не полностью до сегодняшнего дня.
Олег Шибанов: Там есть тонкости. Дело вот в чем: федеральный бюджет из-за падения сырьевых цен и объемов, что является еще более важным, уровень наших экспортных поставок, очень сильно потерял доход. В принципе федеральный бюджет технически теряет порядка 5 трлн рублей в этом году при расхожей части порядка 15 там 20. Фактически четверть бюджета, что по доходной, что по расходной части исчезает. И вот в такой ситуации, конечно, во-первых, Фонд национального благосостояния используется, т.е Минфину приходится продавать на рынке, чтобы покрывать дефициты бюджета, он также занимает, но частично покрывает расходы из Фонда национального благосостояния. А с другой стороны, сам Фонд Национального Благосостояния довольно небольшой. Если посмотреть на его объемы, то он был порядка 150 миллиардов долларов. Технически – это 11 трлн рублей, опять-таки курс все время колеблется, трудно сказать к чему равно. Большая его часть не ликвидна, я не буду врать, имеются 2-3 трлн неликвидных вложений, которые невозможно быстро конвертировать в средства. И конечно с другой стороны, Минфин не хочет тратить это все за один год. Если кризис продлится, если будет вторая, третья или какая-то еще волна, конечно дефициты придется покрывать дальше и, если сбалансированные покрытия, частичные из ФНБ частично из займа на рынке инвестором немножко проще воспринимать происходящее, и им легче давать в долг. Поэтому я бы так сказал, что действительно резкого выброса ФНБ в экономику не происходит, но надо принимать во внимание, что есть второй компонент, который приходится из ФНБ же покрывать. Может быть этот кризис настолько кризисный, что надо было действовать еще решительнее и это вполне вероятно. Но это вероятность не 100%. Мы к сожалению, в каждом кризисе как экономисты не можем в точности сказать какой рецепт наилучший. Вот сейчас крупные экономики по сравнении с 2009 годом сделали гораздо большее. Они прямо предприняли решительные, очень разные шаги, в разных странах, где-то опять же компенсируя зарплаты, где-то увеличивая пособие по безработице или помогая компаниям по прямую. И вот мы будем вынуждены все это проанализировать по результатам. Потому что честно говоря у нас нет хороших данных. Как правило делать какие объемы действительно нужны у нас просто нет. Мы как макроэкономисты, наверное, не можем делать многие заявления. Потому что мы точно знаем, что надо помогать, а вот по каким каналам, в каких объемах и главное за счет каких способов привлечение средств — вот это вот до конца не понятно.
Бехзод: Спасибо за развернутый ответ. Я хотел бы еще спросить немножко о поведенческой части. Я наблюдаю за процессом в США и мне кажется, что, идея универсального базового дохода вроде того, что государство должно постоянно выплачивать людям какие-то деньги стала очень популярной. Я бы сказал, что в конце 19 года, когда кандидат от демократической партии Эндрю Янг предлагал такие вот вещи, эта идея была таким мейнстримом. Сейчас серьезные сенаторы США обсуждают универсальный базовый доход. Как вы думаете, хорошая ли это идея или только очень богатые страны могут себе это позволить или даже они будут делать ошибку, если они пойдут по этому пути? Просто об универсально базовом доходе если говорить.
Олег Шибанов: Я начну с России, а потом с кого-нибудь еще. В России расходная часть бюджета около 20 трлн рублей, в России 150миллион населения. В этой ситуации, если поделить 20 трлн на 150 млн, а потом на 12 месяцев то это упражнение приводит к суммам порядка 10 с лишним тыс. рублей. Это конечно прекрасная сумма. Но это вообще пособия по безработице или минимальная размер оплаты труда. Т.е надеяться на то, что базовый доход радикально что-то изменит, причем еще раз хочу отметить 20 трлн которые выплачены в прямую людям будет означать больше никаких расходов нет. Что нет поддержки инфраструктуры, что нет никакой оплаты учителей, врачей работающих на государство, что нет естественно никакой армии и других секьюрити, т.е не реалистичный сценарий. И в этой ситуации понятно, что страны, относительно развивающиеся при чем надо понимать Россия верхней четверти стран мира по ВВП на душу населения, выше Китая, выше Бразилии, выше Индии. Т.е в этом смысле страна относительно кажется не бедной, но по мировым масштабам, мы не можем позволить существенных выплат. Если посмотреть на какие-то более богатые страны, возьмем Германию, она примерно 3 раза богаче по на душу населения России, ну и США еще побогаче. Можно конечно предположить, что выплаты в условно 900 евро в месяц очень многим будут полезны, но здесь надо понимать за счет чего все это происходит, то есть откуда берутся эти деньги. И технически мне кажется, что в том числе и в США эта дискуссия становится немного любопытной или как бы сказать, что бы мой сарказм был виден. Многие люди, которые ведут эту дискуссию, они говорят скорее про теорию modern monetary theory..
Бехзод: Можно я вас перебью, я хотел сказать о modern monetary theory – о современной монетарной теории. Недавно Рогофф приезжал к нам в Висконсин, и я у него спросил о modern monetary theory и мне понравился его ответ. Он говорит: «.. series no modern non monetary no r...»
Олег Шибанов: На 100% так. Она восхитительная что уж тут. Я прочитал их учебник, я прочитал ревю разных людей включая Кохрейнена, другие книги ну апологетов теории. В общем она подразумевает, что можно печатать деньги пока инфляции нет и вообще то раздавать населению и это будет совершенно нормальным шагом. Нет, это неправильный шаг. И если все-таки делают это за счет правильных мер федерального бюджета от вопроса откуда деньги зим как говорится, они эти вопросы есть. Потому что нужно что-либо повышать, например, налогообложения, у кого-то еще что-то и за счет этого удвоить сбор налогов. За счет этого оплатить высокие базовые доходы, но тогда многие местные бизнесмены и компании будут испытывать очень большую фрустрацию. И скорее всего сбегут очередной раз на условный в Кипр или условную Ирландию. А если подходит к этому иначе и говорить: “давайте, а давайте мы просто раскулачим все компании и все что они зарабатывают будем раздавать их сотрудникам”. Да, то они вообще ничего из бизнеса не оставят, наверное, целиком. Поэтому вопрос могут ли какие-либо страны себе позволить существенный базовый доход – Катар смог, смог позволить себе ОАЭ или Саудовская Аравия. Но мы уже видим ситуацию после падения цен на нефть, видим, что что-то происходит с программой поддержки населения в той же Саудовской Аравии и мы понимаем прекрасно, что даже самые богатые страны мира т.е топ 5 не могут себе позволить такую существенную поддержку, которая была достаточно для прекрасной жизни всего населения. Поэтому сложный вопрос, у меня пока нет вообще никаких реалистичный представлений, о том, как это может быть сделано. Единственный шанc, что все-таки к нам прилетят наши любимые инопланетяне с великолепными робо-технологиями и научат нас наконец тому, что происходит без участия человека вообще. Вот тогда этот вопрос будет очень острым, потому что тогда, будет непонятно, чем мы будем зарабатывать, никаких денег на непонятное дело не будет. И тогда базовый доход будет необходим. Но варианте нынешней экономики, который есть почти во всех странах мира просто совершенно непонятно ни источники ни почему вдруг государство это может быть выгодно.
Бехзод: Я хотел сказать, что в политическом пространстве,в публицистическом пространстве, если почитать New York Times, то такое там можно прочитать каждый день. Про то как хорошо быть богатым и здоровым, и как плохо быть бедным и больным. Поэтому мне было интересно. Можете объяснить, в чем разница между так называемыми “вертолетными” деньгами и фискальной помощью государства во время пандемии. Например, недавно Минфин США раздал всем чеки по 1200 долларов и это не называется вертолетными деньгами, а в публичном пространстве скажем в Российском очень много пишут про вертолетные деньги. В чем принципиальная разница?
Олег Шибанов: Честно говоря, здесь у меня с коллегами всегда очень большая экипировка. Потому что все-таки не нужно наполнять смыслом термины, и желательно иметь какие-то четкие определения обычно. Потому что это более комфортно. Если говорить о попытке, например, еще одной меры Центрального банка – то там, скорее применяет количественное смягчения и т.д. Они выкупают облигации себе в баланс. Также и с вертолетными деньгами, но это же тоже безобразие. Значит, что такое вертолетные деньги технически – это деньги которые либо государство в лице казначейства, либо Центрального банка перечисляют на счета, либо компании, либо домохозяйств и эти деньги берутся фактически неоткуда, а в реальности они берутся из того, что сокращается какая-то другая графа баланса. В данном случае либо правительства, либо Центрального банка. На примере Центрального банка — это понять проще всего, потому что как у любой организация у Центрального банка есть активы и пассивы. Что-то является его активами, например, облигации который он купил или там золотовалютные, или международные резервы или алмазы, или что-нибудь. Все это его активы и пассивы — это то что он кому-то, что-то должен. В частности, наличные которые он выпускает – это пассивы для Центрального банка, потому что это обязательство, по которым он должен будет отвечать. Какие-то средства других организаций, которые хранятся у него на счету – тоже являются пассивами. Потому что их придется вернуть, если что-то случится. За счет чего можно устроить вертолетные деньги? Один простой способ, можно сказать: “Подождите, вот у Центрального банка очень большой собственный капитал”. Как у любой организации у Центрального банка тоже есть отдельная графа, которая означает что там остальное средства так сказать с учетом разницы стоимости активов и пассивов к чему это равно. И если взять эту графу собственного капитала и сказать, что ваш собственный капитал сколько там трлн долларов, например, 500 млрд. Мы сейчас раздадим деньги людям, например, наличными, например, электронными деньгами. Если после раздачи 500 млрд у вас останется собственный капитал, то это классно это очень хорошая мера. Более того я сейчас скажу может для многих ересь, но вообще Центральные банки могут жить даже с отрицательной собственным капиталом и ничего не будет. Потому что у Центрального банка есть возможность продолжать имитировать деньги, каким бы ни был собственный капитал – Центральный банк не может разориться. Но эта мера она своеобразна, потому что это реальное разбрасывание деньгами и это может привести к разным последствиям. Во-первых, Центральный банк останется без собственного капитала, это можно пережить. Что более важно, это то, что влияние таких денег влияние на экономику совершенно не очевидно. Более того не очевидно, как домохозяйства, например, будут реагировать и менять свои представления о том, что дальше будет делать государство. Это стало смахивать на идею базового дохода, потому что если вам каждый месяц Центральный банк просто так будет давать немного денег уменьшая свой собственный капитал в отрицательную зону, то не очень понятно, что это такое и насколько долго это можно продолжать делать. И это может повлиять на миллион вещей, включая все финансовые рынки, включая займы государства. Поэтому я бы, наверное, подошел к этой идее вертолетных денег супер осторожно. Что касается фискальных возвратов: каким образом должны перечисляется чеки в домохозяйства или компаниям – это очень простая идея. У правительства всегда есть свой баланс: есть какие-то доходы и есть какие-то расходы. Если по итогу года дохода больше, чем расхода, то у него профицит бюджета этого года и так далее. Если наоборот доход меньше расходов – дефицит бюджета. Когда правительство хочет кому-нибудь раздать деньги будь это компания либо домохозяйство, то она говорит: “Мне нужно откуда-то взять деньги и куда-то их послать.” Откуда взять? Можно сделать займа на рынке, т.е просто ходить со своими облигациями и размещать среди инвесторов и говорить: “Отлично, я это сразу перечислю это домохозяйствам на их личные счета.” Прекрасная идея. Насколько это нравится инвесторам? В Америке инвесторам это нравится и в этом плане у кого-то есть временная возможность, но нужно отчетливо понимать, что это сразу отразиться на балансе. Т.е как только вы перечислите эти средства, в этом году США собираются 10% ВВП раздавать таким образом – это оценки конечно, точное мы увидим к концу года естественно, но понятно, что это просто увеличивает государственный долг. Простая раздача денег, потом каким-то образом, наверное, может государство захочет вернуть в виде налогов, например, или в виде меньше расходов в будущем. Поэтому все это не бесплатно. Когда государство делает что-то подобное – это честное изменение баланса. Вертолетные деньги из далека выглядят бесплатными, но их последствии совершенно не представимые, потому что такого эксперимента мы в истории не видели.
Бехзод: Мне кажется, термин “вертолетные деньги” придуманы для описание какого-то феномена. Я не помню, это говорил Милтон Фридман или нет, но они говорили о том, что кто быстрее добежит что будет с инфляцией что-то вроде такого.
Олег Шибанов: Мне кажется, не помню кто в 30-годы вовремя Великой депрессии придумал это. Милтон Фридман пропагандировал эту идею как интеллектуальную концепцию, которую исследовал и Бернанке в 2002 году. Я отчетливо помню, что он стал гораздо больше это обсуждать в публичном пространстве еще до того, как стал возглавлять Центробанком и ФРС. Потому что он крутой исследователь, ему интересны вопросы, которые мало кого интересовали. Он точно так же занимался количественными смягчениями в Японии в своих исследованиях. Вертолетные деньги — это совершенная прямая аналогия – это картинка, когда вертолет летит из Центрального банка и разбрасывает свои деньги, а люди внизу их подбирают и срочно тратят. В этом плане мне кажется это звучит правдиво. Более того очень давно, лет 8 назад, я регулярно играл в прекрасную игру “Вертолетные деньги Бена Бернанке”, которая была среди приложений Андроид. Я не уверен есть ли она до сих пор. Я давно её стер, перестал играть с какого-то момента. Но это была очень прикольная игра
Бехзод: Там нужно было добежать до магазина быстрее всех, чтобы купить...
Олег Шибанов: Нет, там летал вертолет и Бен Бернанке должен срочно разбрасывать деньги, чтобы этот вертолет не упал и продолжал летать. Вот такая была концепция, нужно было бросать деньги в правильную точку, потому что вертолет все время пытаются сбить, а Бен Бернанке значит способен удалять эти проблемы с картинки за счет денег.
Бехзод: Вроде как воздушный шар, который все время что-то скидывает вниз, чтобы лететь. Можете рассказать, чем отличаются финансовые кризисы от экономических. Что говорит экономист, когда произошел финансовый кризис и когда произошел экономический?
Олег Шибанов: Я думаю, что имеется более-менее устоявшееся мнение, оно заключается в том, что когда речь идет об экономическом кризисе – то там затронута экономика. Как обычно ВВП падает, безработица растет и это более-менее стандартная ситуация, с которой мы хорошо знакомы. Финансовые кризисы — это ситуация в которой очень сильно затронута банковская система, есть много мнений, что именно туда входить. Включать ли движение валюты в это время, включать ли сильное ухудшение банковских балансов или еще какие-то перемены т.е в принципе определение довольно широкое получается. Техническое отличие, наверное, в том, что во время финансового кризиса, именно из-за того, что банковская система сильно страдает именно из-за того, что у нее очень много на долги балансе, c не понятной стоимостью и скорее всего сильно упавшей стоимостью. Банковская система не может быстро выйти из кризиса. В обычном экономическом кризисе: подросла безработица, кто-то обанкротился, но слава Богу переструктурировались и поехали дальше. Во время финансового кризиса простая переструктуризация невозможна, потому что очень многие банки оказываются на грани коллапса. Они собственно in solved как мы на английском часто говорим. У них недостаточно активов, против пассивов, которые у них есть. В отличии от ликвидности, когда у вас временно нет ликвидности – это проблема вполне решаема, но, когда у вас активов меньше, чем пассивов – вы технически банкрот, а практически, представьте, что вы даете обанкротится кому ни будь из пятерки Американских банков или Российских банков, или любых крупных экономик. Это большой удар. Мне кажется с 2002 года до 2008 годов у макроэкономистов превалировало мнение, что финансовая система не очень важна. Она такая немножко редантант. Она зачем-то существует, зачем-то перераспределяет деньги, иногда выдает гранты на исследование, но в общем-то смысла в ней немного. Когда 2008 году Lehman Brothers обанкротился, когда 6-ой по размеру Американский инвестиционный банк внезапно лопнул оказалось, что финансовые организации имеют специфическую роль. Я все-таки люблю эту аналогию с кровеносной системой. Финансовая и банковская системы — это кровеносные системы экономики. Потому что все-таки кредитование через peer to peer, через краудфандинговые платформы, через что угодно не работает так хорошо, как она работает через банки. В некоторых странах, например, в США фондовые рынки выполняет эту роль блестяще. ⅔ финансирования в Америке – это фондовый рынок, а третья это банковская система. Даже здесь даже в такой стране где фондовый рынок очень важен все равно, как только проблема в 2008 году начались в банковских системах, стало понятно, что кризис будет жесточайшем и что выйти из него будет не так просто. В этом плане, я бы сказал немного осторожно, что для меня главным критерием финансового кризиса от экономического является именно вопрос того, что банками происходит.
Бехзод: Спасибо. Я хотел задать этот вопрос чуть позже, но мне кажется, что сейчас он будет более актуальным, в том, что происходит в экономике США и фондовым рынке. Т.е я слежу фондовым рынком и за экономикой, и я смотрю допустим, как Министерство труда США публикует умопомрачающие данные по безработице, а фондовому рынку хоть бы хны. Т.е если сейчас посмотреть на какие-нибудь ETF ки S&P 500, то как будто первых 6 месяцев 2020 года не было. Т.е цены сейчас выше, чем в конце 2019 года. У меня такой вопрос возникает: Что происходит в экономике, когда 20 миллионов людей на улице, 10 миллионов будут подавать на частное банкротства и закрываются предприятии и т.д. Но фондовый рынок он работает, хотя самолеты не летают, авиалинии не дешевые и т.д. Почему это не происходит и как это понимать?
Олег Шибанов: Я бы интерпретировал это следующим образом. Во-первых, американский рынок довольно сильно выделяется, но схожие движения все-таки есть везде, то есть в этом плане говорить о том, что это только Американская истории мы даже не сможем. Выделяется каким образом? Это большая часть капитализации рынков акций мира, сейчас порядка больше 50% капитализации торгуется в США. В этом плане он принципиально другой S&P 500 если опять же внимательно посмотреть на его динамику очень сильно драйвится первыми пятью компаниями. Это уже не полностью твердо утверждения в том смысле что как бы после майя динамика у всех более-менее схожая все идут вверх и так далее, но технически всего лишь наибольшая доля в этом S&P 500 занята первыми четырьмя по сути фангарам то есть Facebook, Apple, Google/алфавитом и Netflix. В этом плане ситуации на мой взгляд такова, что фондовые рынки с одной стороны существенно смотрят на то что происходит с компаниями, которые в общем-то пользу получает от пандемии. Потому что все эти четыре топовые кампании они в принципе имеют очень много сервисов, которые будут зарабатывать еще больше, в случае если люди будет сидеть дома. С другой стороны, здесь есть такая очень рациональная часть, мы понимаем, что фондовый рынок работает, это совокупность будущих возможностей, которые в экономике обнаружится и поскольку сегодня, например, Кудлоу советник Президента заявил, что никакого закрытие нового экономика делать нельзя, потому что это безобразие потому что надо бороться с другими какими-то методами это собственно всё сигналы про то что видимо жестких ограничительных мер не будет почти нигде больше. Хотя некоторые страны пытаются это продолжать. Это означает, что дальше бизнес будем возвращаться на круги своя. А значит в принципе деловая активность будет разумной. Исходя из этого многие думают многие компании в принципе и дивиденды они какие-то это, и какие-то прибыли будут зарабатывать. Второй большой аргумент для меня — это то что, происходит с собственно числителем и знаменателем. Мы понимаем, что компания зарабатывает прибыль и инвесторы это ценят. С другой стороны, мы понимаем, что будущие прибыли которые будут заработаны когда-то в далекие годы они дисконтируются. Мы понимаем, что есть такое понятие как “то стоимость денег во времени.” Мы понимаем, что, получать деньги через 2 года — это лучше, чем через 10. И дело в том, что вот эти ставки дисконтирования будущих денег они очень сильно упали. Потому что Центральные банки перешли на относительно мягкую, но всё-таки не на нулевые ставки и придерживаются относительно более жёсткой денежно-кредитной политики, к политики где ставки нулевые почти по всем крупным странам. Это означает, что когда вы делите дробь прибыли на ставку дисконтирования, то у вас собственно знаменатель с дроби подает и техническая стоимость компании в этой ситуации должны вырастать.
Технически, когда Центральный банк заявляет, что несколько лет будет держать ставки низкими все понимают, что в общем-то стоимость заимствований тоже будет относительно низкой и компании смогут развиваться. Когда я смотрю на все эти вещи, я тоже обращаю некоторое внимание на стандартные показатели, которые мы все любим, например, отношение капитализации к прибыли. Шутка в том, что в общем-то показатели не выглядит зашкаливающими ни в каком виде. Если посмотреть на 2009 год, на некоторых отрезках времени прибыли очень сильно упали. Там всё выглядело немножко подозрительно. А сейчас эти отношения выше средних, потому что сильно изменились ставки, уровень дисконтирования совсем другой и что никто не ждет, что проблемы американской или других экономик продлятся слишком долго. Поэтому мне кажется, что здесь есть некоторая часть рациональности и другая часть – мелкие торговцы, которые прибежали на рынок с маленькими деньгами. Я надеюсь, что кто-нибудь напишет об этом статью.
Бехзод: Мне кажется, много кто пишет статьи об этом. Я буквально вчера разговаривал с другом, он защитил PhD в Гарвардской бизнес школе, и он сказал, что как раз занимается вопросами ритейловых инвесторов. Людей, которые сидят в Robinhood и торгуют. Я тоже вхожу в их список. На это будет интересно посмотреть. Если говорить про цены на фондовом рынке у меня всегда такое двоякое мнение. Когда я читал литературу по корпоративным финансам и по финансам в целом и о цене компаний, в менеджменте финансах и даже в социологии критика была направлена на то, что менеджмент компании заинтересован в квартальных отчетах и поэтому они делают всё чтобы квартальные отчеты были хорошими, чтобы рынок реагировал на эти отчеты и компания была ценной и они получали бонусы. Поэтому есть такая проблема принципал агента и что финициализация делает так что компании не думают про будущее, а думают о следующем квартале. Этот кризис показал мне, что инвесторы оказывается смотрят не только на квартальные отчеты. Потому что, если смотреть не знаю на счета авиакомпаний, круизных лайнеров, и так далее видно, что там не по нулям там миллионы долларов в красной зоне. И несмотря на это компании до сих пор имеет какую-то ценность. Меня показалось, что люди, инвесторы, ритейлеры или институциональные инвесторы смотрят на компании намного в большем горизонте. Возможно часть из них связано с тем, что дисконтирования низкое т.е будущие доходы для вас примерно такие же цены, как и настоящее. Но в целом для меня, для человека, который читал эту литературу, сегодняшние реалии показались невероятно удивительными. Как вы про это думаете?
Олег Шибанов: Мне кажется действительно, что краткосрочные показатели могут влиять на стоимость немного, но все всегда думают в терминах, словно десерт модель для discounted cash flows, что стоимость компании это хотя бы до какой-то степени связан с теми Fresh flows, которые компании будут в течение многих будущих лет. Не одного года, а давно обычно теперь уже лет на 20 строят такие модели, и все понимают, что ну идти свободные денежные потоки будут расти в течение времени в номинальном выражении, что в целом компании сейчас не испытывает проблемы по крайней мере компания инвестиционного рейтинга с займами на финансовых рынках, поэтому никто особо видимо менее ожидает чтобы какой-то дикий развал. Вот если думать, например, про сравнение с кризисом которому кстати почти 20 лет и с дот комами, то что происходило в начале собственной XXI века то там собственно существенное отличие было в том, что бизнеса то не было. Что компании, которые себя провозглашали ориентированными на новые интернет-технологии они собственно не имели никакой модели и монетизации чего бы то ни было. В то время говоря, например, о авиакомпаниях, о любых компаниях, которые в топе рейтинга вот, например, FANG в том числе Майкрософт и так далее мы довольно чётко понимаем где бизнес, довольно четко понимаем за счёт чего они будут зарабатывать в дальнейшем и поэтому надеяться на то что они должны сильно упасть в цене тяжело. Мне очень нравится отдельно взятый примеры, извините всё-таки скажу его вслух, это пример конечно великой компании Тесла. Значит великая компании Тесла, меня просто потрясли эти красные шорты, которые выпустил товарищ Маск.
Бехзод: А вы их купили?
Олег Шибанов: Нет, что вы. Мне будут долго их доставлять, и я гораздо дешевле могу купить шорты здесь в любом цвете. Но просто чисто с точки зрения стеба, это, конечно, прекрасный стеб. А вот с точки зрения того, что бизнес-модель этой компании приносит их инвесторам – вот тут я, честно говоря, в дичайшем замешательстве, вот здесь я действительно гораздо хуже понимаю, что происходит. Для большинства компаний, которые торгуют на рынке, у них всё-таки видно, за счёт чего они зарабатывают. Видно, у них есть какая-то клиентская база, которая помогает им хотя бы развиваться. Поэтому для меня эти уровни оценки не выглядят запредельными. Опять же, большинство таких технических показателей тоже не выглядят большими.
Бехзод: Позвольте с вами не согласиться, потому что мне кажется, что Тесла сейчас не является исключительной компанией. Я, например, смотрел на IPO Uber, Lyft, Wework.Сейчас существует очень большое количество компаний в Силиконовой долине, которые буквально берут деньги у венчурных капиталистов Soft банка и так далее, которые прямо пишут на буклетах: «Да, мы не зарабатываем деньги, нов будущем, когда мы достигнем Нирваны, мы все вернем». Если вы видели, у них есть вот такой график. Просто графики, что в будущем у них будут прибыли и непонятно, из чего происходят инвесторы. Я не знаю, сколько стоит Uber.Это достаточно ценная компания, как и Lyft. Я не уверен, что произошло с Wework. Там, кажется, был уже пузырь. Пузырь лопнул, но всё-таки мне кажется, что компаний, которые похожи на Тесла, которые непонятно как зарабатывать деньги их не так мало и они стали какими-то мейнстримными, особенно, в силиконовой долине.
Олег Шибанов: Это сложный вопрос, потому что в S&P 500 совсем мало. У Тесла, например, нет до сих пор. И в этом смысле я не знаю, это сложный вопрос. Я тут совершенно не спорю. На IPO средняя доходность либо отрицательная, либо ниже рыночной. По крайней мере ниже тех, которые должны гарантировать такие компании. И в этом плане провалы Uber, Lyft, Wework не выглядят неестественными, они выглядят как раз нормальными, стандартными выбросами, в рамках таких IPO-шних размещениях. То, что касается в целом финансового рынка, тяжелый вопрос, потому что с одной стороны, я не спорю, что Amazon, с очень большим отношением капитализации к прибыли, может выглядеть, как компания, которая по этим традиционным подходам к оценке стоимости переоценена. Amazon неожиданно придумал себе облако и когда вдруг оказалось, что половина операционной прибыли генерируется там. Это были очень сильные изменения в бизнесе компании и это как раз те самые шаги, которые от Безоса очень ждешь. Т.е я опять-таки, я не считаю ничего из того, что я говорю инвестиционной рекомендацией, никому не советую считать, потому что это всегда гадание на кофейной гуще. Я очень скептично отношусь к возможности угадывать отдельно играющую компанию. Но всё-таки в среднем на финансовом рынке, даже включая такие дикие компании, как Amazon, Тесла и другие, я бы не сказал так уверенно, что можно ткнуть пальцем и сказать прямо: «Ой, переоценены». Когда ставки падают, когда не глобальные безрисковые ставки уходят в такую низкую зону, как сейчас, во всём мире там около 0. Очень трудно становится уверенно заявить, что мы должны применять старые стандарты оценки стоимости и что мы должны считать, что эти ставки скоро будут снова 4% хотя бы в долларах, именно безрисковые я имею в виду. Поэтому я не знаю. Только время покажет.
Бехзод: Да, я к тому, что есть много компаний с очень непонятными бизнес-планами, которые торгуются. Но у меня такой ещё вопрос. Я не готов спросить, но раз мы начали про это говорить, я беспокоюсь о том, что росте таких “частные инвестиции”.
Олег Шибанов: Мы как-то даже переводим, потому что у нас есть курс, соответствующий программе. Ну, «частные инвестиции» терпимы. Я не помню, но это «не публичные», наверное, инвестиции.
Бехзод: Скажем, не публичные инвестиции. Рост таких фондов, вроде Softbank и так далее, что вот эти предприниматели, которые работают на Силиконовой долине, могут идти к этим инвесторам, получать деньги и расти очень-очень много до того, как они придут в публичный рынок. И получается так, что, когда они уже приходят на публичный рынок, они уже достаточно огромные – это первое. Второе, я смотрел статистику на количество IPO и количество IPO тоже сильно падает, а размер IPO среднего увеличивается. И вот эта тенденция немного беспокоит меня по разным причинам. Например, это может увеличить неравенство, потому что обычный школьный учитель может инвестировать в Robinhood, в публичную компанию, но не может инвестировать в тот, который станет следующим Amazon. Потому что, когда они уже будут в IPO, рынок уже будет знать всё про них, и нет такого роста, который мог бы быть. Первое это – неравенство. Второе, доступ к рынку очень сильно дискриминирован. Если у вас есть больше 100 млн. долларов, то вы наверняка сможете найти фирму венчурных капиталистов, которые вам позволят инвестировать. А если нет, то нет. И третья, то, что регуляция в этом рынке более расслаблена, чем в публичном рынке. Компании могут себе позволить заниматься какими-то серыми схемами и, наверное, все смотрели про Bad Blood. Есть такое документальный фильм HBO про Элизабет Холмс и её компанию. Вот в этом смысле, как нам нужно думать? Почему это происходит и есть ли какие-то рациональные объяснение этой тенденции?
Олег Шибанов: Я чуть-чуть знаком с этим стримом литературы, именно академической. Насчёт неравенства, я бы здесь, наверное, был бы суперосторожен, но с другой стороны, мы видим подтверждение этому. В том числе по тем средним доходностям, которые зарабатывают инвесторы с разным чеком. То есть мы действительно обнаруживаем, что средняя доходность там для богатых была существенно выше последних три десятилетий, чем средняя доходность для менее богатых. И в этом смысле ситуация действительно напряженная, здесь налогообложение часто могут снимать. Но налогообложение к сожалению, как мы знаем, в США очень непрогрессивное, честно говоря. Потому что, когда мы смотрим на эффективность ставки, юмор вот в чем, эффективные ставки наверху, где-то начиная со среднего класса и до самого верха, почти одинаковые. И наверху зачастую даже падает ниже, чем у среднего класса по простой причине: вы можете делать нормальные налоговые схемы, которые позволят вам получать большую часть вашего дохода, ну, например, за счет прироста капитала до capital games или за счет дивидендов, которые будут налогооблагаемым гораздо меньше, чем труд. То есть люди, которые условно трейлеры в Сити будут налогооблагаться гораздо сильнее, чем хороший, грамотный Безос, который умеет управлять своими финансами или Баффет, который тоже умеет управлять своими налогами. Правда, что внизу шкалы налоги всё-таки прогрессивные в том смысле, что многие относительно бедные. Они получают вычеты и дополнительные субсидии государства, которые делают эффективные налоги почти отрицательными. Но это немножко другая история. Им надо помогать всегда, если мы про американскую историю. И вот тут я бы сказал, что неравенство объективно. Да, мы видим, что это происходит. Вопрос насколько это хорошо или плохо не очевиден, потому что с одной стороны это решается довольно несложно – налогообложением, но политической воли на такое налогообложение, конечно, в крупных, богатых странах нет. Франция же пробовала. Мы помним все эти прекрасные примеры. Кажется, при Саркози. Они попробовали ввести реально большие налоги на богатых и богатых, собственно, во Франции не стало. Они переехали. Это смелое решение сработало так себе. В целом насчёт IPO, насколько это плохо, что у компании за счет private капитала развивается.
Вот здесь вот у меня нет какого-то отрицательного к этому отношения. Это, конечно, давит на оптимальность портфеля отдельно взятого инвестора. Но посмотрим на поведение обычных инвестиций публичной компании или, например, еще более конкретный пример, на поведение портфеля Баффета. Как мы знаем, у Баффета есть публичные инвестиции компании и есть инвестиции private equity. Если сравнивать эти два вида инвестиций, когда он просто на публичном рынке покупает что-то там и инвестирует private equity, у него в private equity доходность гораздо ниже, прямо радикально. Понятно, что Баффет какой-то инвестор, который угадывает. То есть здесь мы сами простые люди. Да, мы не можем делать так, как он и не можем пользоваться, кстати, valberg, который используются у себя. Но дело в том, что венчурные инвестиции и private инвестиции характеризуются очень высокой долей неудачи, из-за этого то что выстреливает это что действительно сильно увеличивает стоимость портфеля инвестора не всегда компенсирует другие потери. Если мы все-таки договорились, что в венчуре порядка 90% инвестиций списываются в ноль, то у человека, который говорит нет, ваши торгуемые на рынке акций ерунда. Я сейчас вот пойду в венчур и буду раскладывать деньги равномерно в каждый возможный проект. Такой человек не заработает и ему гораздо проще все-таки инвестировать в S&Р 500 и не страдать от этого. Правда, что есть отдельные списки инвесторов, которые через венчур очень много заработали, но мы эти списки знаем ровно потому, что эти люди заработали. Люди, которые потеряли кучу денег на этом уже не публичные, они уже бомжи и не могут за себя ответить. Или там люди, которые умирают, а потом оказывается, что они с отрицательным капиталом. Я не буду врать, я забыл немного, но там некоторые знаменитости, как артисты. Там есть спортсмены, до какого-то момента оказывающиеся с отрицательным капиталом. Поэтому утверждать, что богатые всегда богатеют, а бедные всегда чувствуют себя плохо я вот не смогу. И всё-таки доступ к обычным инвестициям в S&P 500 или другим видам инвестиций, которые хотите, это довольно существенные блага, которые доступны вроде бы всем. Поэтому не знаю. Я здесь тоже осторожен.
Бехзод: Хорошо. Но в целом мне кажется, мир поменялся. Раньше таким компаниям приходилось идти на публичный рынок, а сейчас они могут себе позволить не выходить на публичный рынок и расти, как только они захотят именно частных инвестиций. Давайте немного поменяем нашу тему и поговорим про структуры рабочей силы и как по-вашему изменится структура рабочей силы после кризиса? И как это отразится именно на фундаментальной структурной безработице?
Олег Шибанов: Здесь такая история: с одной стороны, я очень хотел в это верить. Я надеялся, что сейчас пандемия всем докажет, что люди умеют сидеть дома и работать. И более того, поменяется как-то существенно не квалификация, а все методы работы, которые будут требоваться от людей, и в результате, может быть, мы очень быстро и технологично увеличим производительность труда за счёт того, что в конце концов не придется ездить на работу каждый день. Я человек близкий к науке. Я, наверное, всё-таки обладаю возможностью не ездить на работу каждый день. У большинства людей, конечно, такой возможности нет. И проблема в том, что к сожалению, кризис показал неготовность компании к этому. Не потому что они не смогли быстро перестроиться. Многие смогли. Они решили временно сделать онлайн-кабинет и помогли своим сотрудникам более-менее нормально работать из дома. Проблема в том, что они не хотят больше так работать т.е. Это интересно для меня, потому что, когда 85% компаний говорят: «Мы очень плохо работаем в онлайне», для меня это удивительно, потому что понятно, потому что исследователи научились работать онлайн давным-давно и сотрудничают с большими командами разных стран, не находясь в одном месте. Вот поэтому я не знаю. Мне кажется, что рынок труда – это вообще немножко инерционная система. Нам тяжело перестроиться быстро, и я могу опять же, если говорить про образование, привести простейший пример. Все давно мечтали, что онлайн-образование 2007-года сейчас, наверное, подменит оффлайн образование, а в оффлайне останутся только те виды образования, которые невозможно перевести онлайн. Ну вот прошло значит довольно много лет, 10 уж точно, 13.Нет такого бурного онлайна, все хотят оффлайна. И сейчас все студенты бизнес-школ, университетов что американских, что не американских постоянно жалуются и требуют, чтобы их немедленно пустили на кампус, потому что невозможно учиться, когда ты где-то там в онлайне. Они хотят друг друга видеть, разговаривать с профессором, пить с ним кофе. Да, все эти вещи никуда не делись. Поэтому не знаю. Мне кажется, структурных изменений не будет, а постепенно движения flexibility будет больше.
Бехзод: Я согласен с вами насчёт образования и того, что люди хотят работать вместе. Мне кажется, даже исследователи. То есть тот факт, что много людей работают там, в Стэнфорде, и каждый день ходят на работу, в принципе должен казаться странным, потому что не только в Стэнфорде, в любом университете, если профессор приходит раз в неделю или даже три раза в месяц, но никто его не проверяет объективно, (а в кампусах почти всегда везде все профессора сидят у себя в кабинетах, разговаривают на ланчах и так далее) мне кажется, в личных разговорах есть то ли то, что нельзя передать, то ли трансакционные издержки. Допустим, у вас есть маленький вопрос, для имейла он может быть это слишком маленьким. А если вы идете в коридоре и видите кого-то, и говорите: «Помнишь Папиру 98 года?» – я не знаю, какая реация именно происходит. Но я согласен с тем, что оффлайн всё-таки оказывается недооцененным. Как минимум в Силиконовой долине. А что будет с судьбой низкоквалифицированной рабочей силы в России? Как вы думаете? Многие граждане Узбекистана трудятся на низкооплачиваемых рабочих местах и это существенная часть экономики нашей страны, т.е их денежные переводы. Упадет ли спрос на такие рабочие силы, скажем, в ближайшее время? –
Олег Шибанов: Я совершенно не вижу к этому никаких предпосылок. У меня другое опасение, что может упасть спрос на такую среднюю, скажем, квалификацию сотрудников, которые условно говоря, раньше были преподавателями университета, но теперь их всё-таки подменяют либо технологии, либо пытаются как-то увеличивать классы для того, чтобы упростить зарплатную ведомость. С низкоквалифицированным трудом в России всё очень просто. У нас огромная часть труда настолько слабо квалифицирована, что это невозможно убрать. Если взять самые распространенные виды работ в России по отдельным профессиям – водители разного типа такси, в основном, охранники в магазинах и в других местах и бухгалтера. Вот, вроде бы это 3 самые топовые профессии. Бухгалтеров уже с меньшей вероятностью можно назвать совсем не квалифицированным трудом, но исходя из того, как в России это работает, это такой труд, не соответствующим умственным способностям этих людей. На мой взгляд, они могли бы сделать гораздо более интересные вещи. Вот и в этом смысле я бы вообще не опасался за изменения. Единственное, что неприятно – это курс, конечно. Вот курс рубля будет скакать в разные стороны. Не понятно, насколько это будет приятно многим из нас, а вот насчет объемов труда я совершенно не вижу никакой замены в ближайшие годы.
Бахзод: Спасибо. Теперь можно немножко поговорить о Центральном Банке Российской Федерации. Я бы хотел услышать от вас, как Центральному Банку удалось справиться с инфляцией в последние, скажем, 25 лет. Когда-то в России были двузначные эволюционные цифры, а сейчас они однозначные. Например, в Узбекистане, у нас до сих пор там 15%, если будет инфляция в этом году – это хороший показатель. Как им это удалось? Что такое инфляция? Что такое инфляционные ожидания?
Олег Шибанов: У меня достаточно своеобразный взгляд на это. Мне кажется, дело в том, что, конечно, справиться удалось только, наверное, в 2016 году или может даже 2017. Конечно, Центральный банк свои цели озвучивал почти каждый год. В прошлом, про нулевые годы, 90-ые вообще говорить нечего. Там иногда была инфляция 2700 процентов в год. Ну то есть технически бывало разное в нашей памяти. Но вот последние четыре года действительно наблюдается существенный успех с точки зрения денежно-кредитной политики. С одной стороны, если посмотреть на структуру российской инфляции, то становится понятно, что она на существенную долю связана с тарифами, потому что у нас всё-таки ЖКХ, электроэнергия, вода и другие какие-то фактически управляемые цены существенно ограничены теперь в росте. То есть, если мы смотрим на среднероссийский показатель и в принципе требуется теперь государством от этих монополий, чтобы цены росли не более чем на 4% в год. В среднем в разных регионах по-разному, но тем не менее очень жестко ограничено. Это автоматически влечет большие сложности с увеличением других цен.
Вы, как бизнесмен, которому повысили на 4% вряд ли захотите повышать свои цены на 20%. С другой стороны, здесь есть и монетарные компоненты в чистом виде и компоненты жесткой реакции Центрального банка на события. Потому что, когда всё это в 2014 году выстрелило, когда курс рубля был наконец-то объявлен плавающим и когда с 10 ноября 2014-го рубль перестал хоть как-то Центральным банком управляться. После этого фактически Центральный банк чуть-чуть или сильно развязал себе руки, потому что он имеет право сильно влиять на спрос в экономике. И то, что он сделал в декабре и в январе в 2014-15 годах, когда ставка была 17%, как он сейчас действует. Когда он относительно жестко относится к шокам, которые про инфляционные и очень четко об этом говорить всё понимаю что. в общем-то через эти свои ставки, через ключевые ставки Центральный банк довольно сильно влияет. Кредитования в экономике менее заметно, наверное, последний год-полтора, но в целом по экономике это довольно значимое влияние, потому что и депозитные ставки, и кредитные ставки отталкиваются от ключевой. Это сложно, это нетривиально сделать. Да, это требует постепенного развития фондового рынка и финансовых инструментов для того, чтобы у банков была какая-то привязка к этим самым ключевым ставкам. Почему во многих странах не удается такого сделать? Это тяжелый вопрос, потому что опять же, в России всё-таки курс плавающий и в этом плане, казалось, внешние шоки, в том числе сырьевых рынков на нас довольно сильно влияют. Но в России имплементирована другая сторона денежно-кредитной политики, когда Минфин пользуется бюджетном правилом. С 2017 года он начал очень аккуратно работать с покупками или продажами валюты в зависимости от цен на нефть на мировых рынках, и это создает такой бенчмарк, как по-русски, ну какую-то основу, то с чего вы отсчитывает поведению курса и соответственно его влияние на какие-то внешние внутренние цены. Любая ли страна может это сделать? Этот вопрос достаточно тонкий, вообще говоря, нет. Ну потому что многие страны без существенных экспортных продаж. Им с валютным рынком работается тяжелее и у них бывает так, что влияние валютного рынка на внутреннюю инфляцию гораздо выше. В России оно совсем небольшое. Сейчас я просто не хочу в эти дебри входить, но, если посмотреть насколько курс переносится, у инфляции очень слабый перенос. Но понимаете, здесь же надо еще принимать во внимание общую мировую тенденции. Я тоже помню эти исследования 2017-18 годов. Дело в том, что во всем мире инфляция тормозит, то есть у вас, видимо, мы дошли до точки, в которой не спрос определяет цену, это сейчас я странно сказал, не предложение определяет цену, а спрос. Если у вас есть спрос в экономике, то нет, именно спрос, нет, именно предложение, я всё правильно сказал. Я про предложение товаров. В мире просто стало достаточно производства, по крайней мере для большинства относительно богатых рынков, чтобы инфляции не было, потому что, если у вас есть дополнительные появляющиеся спросы, ну, например, я не знаю, компании стали больше зарабатывать, больше платить сотрудникам, они побежали на рынок что-то покупать, так это спрос будет удовлетворен, потому что есть производство, потому что фабрики, заводы. Не знаю, от Китая до всех остальных стран мира найдут способы этот спрос удовлетворить. В этом плане сторона предложения стала достаточно гибкой для того, чтобы отвечать достаточно быстро на все изменения динамики спроса и поэтому инфляцию умерла. Если вы смотрите с 70-х годов поныне эту динамику, в развитых и развивающихся странах это очень близко к тем целям, которые выставляют Центральные банки, поэтому, не знаю, это общемировая тенденция.
Бехзод: Очень глубокий аргумент на самом деле. Вы правы насчет того, что товары можно производит просто в будущем. Сейчас из-за шоков на маски и мыло, и так далее произошел бум спроса на эти товары. Несмотря на это, через пару недель рынок отреагировал, и у нас всех есть маски и антисептики, и мыло. Поэтому это да, но с другой стороны, люди начали больше потреблять услуги, особенно, в развитых странах. Если смотреть на расходы людей, большинство из них - это всё-таки услуги: образовательные, медицинские и так далее. Увеличение объема услуг, мне кажется, не настолько тривиально, как товар, но всё же это глубокий аргумент. Я про это не додумался. Оказывается, интересно.
Олег Шибанов: Знаете, про услуги надо много разговаривать, потому что Американские реалии. Скажем, с медициной и образованием, которые дико растут в цене - это специфика именно отдельно взятого рынка в большинстве стран, но смотрите, мы там опять я извиняюсь что я говорю это вслух это не реклама мы на программе на которые я директор. Мы 5 лет не повышаем цены, то есть при всех изменениях курса, при всей динамики к инфляции. Это просто история про то, что периодически вы хотите оставаться в рынке. Для этого вы хотите конкурировать, в том числе по цене. Вы просто зарабатываете на объемах в этой ситуации, стараясь расширять количество людей, которые к вам приходят. Да, и пытаясь как-то с этим работать, поэтому про услуги, особенно, про цифровые есть много тонкостей.
Бехзод: Вы до этого сказали, когда отвечали на вопрос, что как только Центральный банк разрезал себе руки с курсом валют, когда в 2014 году рубль стал плавающим, то у них появилось намного больше возможностей контролировать инфляцию через монетарные инструменты с точки зрении процентной ставки. Вот можете сказать почему? Для меня вот эта связь неодназначна, как минимум, я сейчас ее не понял.
Олег Шибанов: Да. Это просто историю про Трелемму. Если смотреть на то, какие вот известна такая макроэкономическая штука. У вас есть вершина треугольника, одна из них - фиксированный курс, вторая из них - свобода движения международного капитала, то есть в страну и из страны и третья - это независимость денежно-кредитной политики внутри страны, вот как бы трилемма говорит о том, что вы можете иметь две вершины из трех, но не можете иметь все три. Если у вас есть какие-то две вершины, когда третья вершина обязана быть своей противоположностью и, по-русски говоря, когда вы, например, имеете свободно плавающий курс, то есть освобождаете себя от необходимости иметь вот эту вершину с фиксированным курсом. в экономике вы имеете право, чтобы две другие вещи присутствовали, то есть фактически свободы движения капитала в России. Там опять надо обсуждать, есть нюансы. Я не буду настаивать, что она полная, но движения капитала примерно с 2007 года, возможность капитала двигаться туда и обратно есть. Но тут в чём юмор, представьте, что вы зафиксировали при этом курс. Можете ли вы свободны назначать произвольные ставки? Ответ - нет. Почему? Потому что если у вас зафиксирован курс рубля к доллару или инвестор знает, что он почти зафиксированный как-то было у нас у нас в нулевые годы, то фактически вы создаете большое желание к ретирейда. Это специфическая инвестиционная стратегия, где вы занимаете валюты с низкими ставками, инвестируете в валюту с высокими ставками и зарабатывать эти 2%, как говорил один персонаж. Вот и значит, когда вы, например, в рублях имеете высокие ставки, в долларах относительно низкие ставки, да и у вас при этом курс рубля почти фиксирован, то вы, как инвестор, который рискуют брать на себя эту стратегию, долгое время можете зарабатывать приличные деньги.
Бехзод: На арбитраже получается.
Олег Шибанов: Вы знаете, все такие рискованные, т.е он не безрисковый же, потому что курс рубля все в те же нулевые, например, был не полностью фиксирован, там был так называемый валютный коридор. Он был в целом плавающий, но коридор был довольно узкий, т.е там с 2009 года включительно, мягко говоря, был небольшим.
Бехзод: Меньше 40 все время было?
Олег Шибанов: Да он вообще просто никакущий. Потом расширился, правда, там к 2014 году он был очень широким. Дело в том, что в этой ситуации, когда вы говорите: «Нет, подожди, фиксированный курс нам перестал нравиться, давай там будет плавающий». И вы сохраняете движение международного капитала. Тут внезапно оказывается, что ваши внутренние доставки могут быть любыми. Почему? Потому что, если вы говорите: «Ну пусть у нас будет ставка 17 в долларах». В то же время ставка, допустим, четыре казалось бы прекрасный арбитраж, Единственная проблема, что инвестор, который привезёт сюда деньги, не гарантирован, что рубль через портал не потеряет еще 50% стоимости. И вот, неожиданно оказывается, что у Центрального банка есть свобода действий именно с точки зрения кредитный политики. Юмор в том, что развивающиеся страны, особенно, вот наши реалии показали, что у вас действительно появляется возможность влиять на внутренние кредитные процессы кредитования в экономики за счет рублевых ставок. Есть просто несколько примеров, где это тривиально, скажем, в Норвегии большие с этим проблемы, потому что там внешне долларовый рынок очень сильно давит на возможность кредитования внутри экономики, потому что компании, которым приходит регулятор говорит: «Я тут ставку на 2% повысил, получайте, негодяи, никакого кредитования». Они говорят: «Какой ты нехороший, мы пошли за долларами». Он такой: «Куда? нельзя! Что такое? Не получается. Современная экономика открыла рынки в этом плане. Вот и именно к этому привело то, что рубль был отвязан от доллара и может свободно плавать.
Бехзод: Спасибо. Я только понял эту связь. Нам пора заканчивать передачу и у меня есть пару вопросов. Если у вас есть время, можно ли их задать?
Олег Шибанов: Да, давайте.
Бехзод: Если говорить о банковской сфере, в постсоветском пространстве, является ли проблема России, так же, как и Узбекистана, что крупнейшие банки – государственные или наоборот, это преимущество во время кризиса? То есть это фича или баг?
Олег Шибанов: Ой, это суперсложный вопрос. Я объясню. Дело в том, что очень тяжело в Российских реалиях уверенно сказать, что Сбербанк – такой государственный банк, который яростно пользуется привилегиями и ни на что не способен, потому что по многим даже международным рейтинговым, он оказывается ну одним из самых цифровых, очень прибыльным, одним из самых удачных с точки зрения инвестиционных вложений за последние 10-15 лет. В этом смысле, к сожалению или к счастью, у нас есть выделенный лидер, который сам внутри себя ставит задачи технические. Там есть Герман Оскарович Греф и его команда.Они, собственно, не пытаются делать вид, что они государственный банк. Их можно уважать и не уважать, можно думать разное про банк, но он очень сильно изменился при этой команде и в этом смысле я бы дал осторожно опять, как это неудивительно, что некоторые государственные банки крайне неэффективны, и это видно по многим странам, но тут нет жесткой зависимости, то есть сказать, что именно банки всегда и везде, если в них есть государственная часть, становятся неэффективными – это не так. Это, к сожалению, зависит от целеполагания. В том числе самой команды. Поэтому я бы сказал, что мне это не кажется важным фактором в Российских, например, реалиях.
Бехзод: Существует общеизвестный факт, что, если предприятие государственное, то, стимулы внутри предприятия очень странные и поэтому обычно государственные компании менее эффективнее, скажем, частных компаний. В чём секрет Сбербанка? Просто удача, менеджмент или здесь что-то такое, чего мы не знаем?
Олег Шибанов: Это действительно удача, что есть такой менеджмент. Здесь к сожалению, я вынужден всё-таки сказать это вслух, потому что других существенных причин, почему вдруг эта ситуация изменилась я не вижу. Это исключительно заслуга команды, Грефа, конечно и его лично и всех людей, которые поработали в его команде. А вот насчёт предприятий, тоже в Российских реалиях – это же исследование ещё девяностых и нулевых годов с прекрасным review который сделал Сергей Гуриев делал свое время 2005, по-моему. Он очень внимательно смотрел на, ну не только он многие другие коллеги, на приватизацию и на то как повлияло.
Бехзод: Андрей Шлейфер тоже делал какой-то ревью.
Олег Шибанов: Одна из статей да, но там там целая литература. В принципе, исследователи поработали над этим. Они смотрели как раз на то, насколько приватизированные предприятия лучше/хуже, чем те, что остались в государственной собственности. В ситуации численной экономики – это абсолютно верное утверждение. говорите безусловно все эти госпредприятия не имеют никаких стимулов для развития, а вот ситуация когда начинают становиться все более и более рыночной, здесь внезапно может оказаться что частные компании делают много разного, как Wework, они говорят слушайте мы принадлежим кому, мы принадлежим нашему красному директору, сейчас условный пример я не утверждаю что все красные директора были ужасны, но всё-таки вот эти вот бывшие коммунисты которые возглавили компании в российских реалиях, заводы они действовали как профессионалы, то есть продавались станки на вырученные за металлолом деньги отдыхали в разных местах и считали это своим долгом сделать эту компанию великой, так вот к сожалению в России похоже что средний эффект перехода в частные руки средний эффект, это важно, он отрицательный то есть вот те компании которые остались в госсобственности они показали более приличные результаты по многим метрикам, включая эффективность, зарплаты, занятости и так далее, поэтому я бы наверное так сказал что есть правильная приватизации, правильный частные компании а есть вот такие где может быть вместе лучше была. вот они-то чтобы передавали в частные руки.
Бехзод: Вы правы. Многое еще зависит и от того, как компания была приватизирована. Кажется, были исследование, показывающие, что, например, компании, которые были приватизированы иностранными инвесторами были намного эффективнее. Если же аукционы были какими-то “мутными”, то была вероятность того, что компания будет менее эффективной, если же аукцион был прозрачным, то эффективность повышалась. Быстро сформулирую свой вопрос: ФРС начала закупать корпоративные облигации, 2008 году правительство покупала доли в компании. Вообще в принципе, как правительства должны скажем США думать о том, как поддерживать вот это бонды или экуси в чём разница?
Олег Шибанов: Мне кажется, что вот здесь как раз отличие 20 года в том, что ФРС начал этим заниматься, то есть когда Центральный банк приходит и начинает покупать корпоративные облигации, я лично испытываю 2 чувства: первое как исследователь –
большую радость, потому что скоро, я напечатаю интересную статью про это. Второе большую горечь в качестве макроэкономисты, это беспредел, как может крупный Центральный банк стать хедж-фондом, ну он, конечно может, но это совсем беспредел. Вот правительство – это немножко другая история. Потому что национализация компаний, когда они выкупаются именно государством как раз часто бывает необходимым. Потому что они обанкротятся, нельзя позволить скажем слишком крупной компании обанкротится. Поэтому, то что делает государство — это правильно. Я не считаю что покупка корпоративных облигаций это правильное решение, считаю что это безобразие страшная, с другой стороны, жизненный пример банка Японии, где дошло до покупки ETF акции, то есть они покупают фонды, акции местного рынка, это не помогло местному фондовому рынку, что-то не очень-то растёт. Это наверное удержало эти компании на плаву, и они продолжают работать не сильно увеличивая рост экономики, то есть эксперимент нельзя назвать супер удачным. Поэтому я бы конечно бы предпочел чтобы не ЕЦБ не ФРС не занимались такими экспериментами, я бы предпочел чтобы банк Японии нам ещё что-нибудь интересное продемонстрировал, но чтобы крупные вот такие я не знаю системообразующие Центральные банки не подавали дурного примера, а то все начнут: сегодня банк Индонезия объявил что он будет покупать гособлигации технические под нулевой процент и там как юридически нет но он вернет все проценты обратно в федеральный бюджет.
Бехзод: Если они получат прибыли да?
Олег Шибанов: Технически да, потому что Центральный банк получает прибыль из выплаты купонов финального платежа, эти 2-25%, которые Минфин должен был бы заплатит он заплатит, он сразу получит их назад и фактически он занимает под 0%. И вот это конечно, на русском языке это называется, как “палево”. Есть такое слово ересь, но что происходит там, просто меня страшит, и я конечно очень опасаюсь. Пусть Центральный банк этим пробуют заниматься, но желательно как можно быстрее распрощаться с этим подходом, и чтобы это было как можно меньше в жизни центральных банков.
Бехзод: Как я понимаю ФРС в США также покупает казначейские облигации, но то что делает Индонезийский Центральный Банк, мне кажется, я это не такая ересь по отношения к тому, что делает ФРС.
Олег Шибанов: Здесь есть некоторая тонкость, потому что ФРС, во-первых, всё-таки делает это на вторичном рынке, то есть там есть какой-то первичный покупатель и он не гарантирует объемы, иными словами, он выкупает не 100% того, что выходит из казначейства. И в этом плане всё-таки здесь есть какое-то разумный рыночный механизм ценообразования, понимаете здесь я просто только что правило одно макрокнигу очень прикольная и это были собственно встречи под эгидой ФРС в прошлом году. По ходу обсуждение разных важных макро вопрос, вот количественное смягчение вот эти покупки гособлигации на баланс не работают, если внимательно на это смотреть они не снижают ставки, они краткосрочно влияют и почти сразу отыгрываются назад то есть там даже на Американском рынке большие есть сомнение у многих исследователей что количественные смягчения работает именно в том смысле что влияет на ставки, поэтому здесь вот очень большой как бы пространство для обсуждений а уж про корпоративные облигации я бы вообще очень сильно спорил к чему это приведет, к тому что зомби фирмы останутся Америке работающими. Ой ладно, посмотрим, интересно конечно.
Бехзод: Я почему этим вопросом заинтересовался, потому что когда, я наблюдал за Российской публицистикой, cкажем 5 лет назад и так далее, были такие люди вроде Глазьева и боюсь ошибиться Столыпинского клуба, которые более-менее прогнозировали то, что происходило в США. Они говорили, что нужно напечатать деньги, отдать их хорошим предприятиями и эти хорошие предприятия принесут нам деньги. Вот такой аргумент я очень часто слышал, скажем, в российском публичном пространстве и воле судьбы так получилось, что извините за это слово, но план Глазьева начали делать ФРС США, а не в России. Как вы смотрите на это? Или я ошибаюсь, может я неправильно понял его аргумент.
Олег Шибанов: Я бы сказал достаточно осторожно, что 2 месяца назад достаточно осторожно, сейчас я что-то уже не хочу говорить осторожна потому что понимаете вот если вы читали да ФРС написал по поводу своих подходов, там же есть и primary и secondary market именно в корпоративных облигациях т.е технически они готовы покупать даже ново выпущенные корпоративные облигации, вот это очень смахивает на план Сергея Юрьевича безусловно. И я, кто я такой чтобы советовать в ФРС, но понятно что просто критические условия. Здесь дело в том что отличие Сергей Юрьевич и его плана наверное в том что он говорил о нормальных условиях, то есть если экономика растет давайте ещё быстрее ее попробуем увеличивает, за счет того что мы вот будем покупать что-то там на баланс центрального банка, здесь ФРС почти вынужден это делать потому что понятно что многих компаний компания просто пропал полностью ликвидности в конце концов они пропали покупателя, на какое-то время к ним не приходили люди чтобы хоть что-то там тратить в их кафе, ресторанах и так далее. И в этом смысле понятно, что это такая мера последняя, предельная которую если не сделает просто разорить кучу бизнесов это невыгодно самому государств, то есть в этом плане мне кажется отличия существенная есть от того что предлагает и продолжает между прочим предлагать Сергей Юрьевич те же самые старые новые планы читал. Вот поэтому всё-таки я бы не согласился что прямо полностью совпадает, но то что напоминает очень сильно это меня тревожит, это меня раздражает, и я бы не хотел примера такого из крупных экономик, хотел бы чтоб они как можно быстрее закончились.
Бехзод: Спасибо большое вам Олег, за ваше время. Наша программа подходит к концy, но перед этим, мне бы хотелось задать последний вопрос: что вы посоветуете почитать людям про экономические и финансовые кризисы и что вы сейчас читаете?
Олег Шибанов: Про экономические и финансовые кризисы я бы все-таки продолжал настаивать прочитать книгу, десятилетней давности на этот раз все будет иначе, значит Рейнхарт Рогофф – это всё-таки уже классика. Я отмечу вслух, что её очень трудно читать кстати, потому что это академическая книга, ее приятно читать людям с академическим бэкграундом, которые любят регрессии, любят смотреть на таблички, но она не захватывающая, она не написано как беллетристика и это небольшой минус. Потому что, если бы они взяли команду журналистов, то смогли написать эту книгу немного по-другому или написать беллетристично. Так же посоветую книгу Майкла Льюис. Многие его книги читать настолько приятно, даже когда они врут, потому что ты чувствуешь радость от чтения. Он написал плохую книгу про ha.. трейдеров, я когда обсуждал её с ним, оправдывал немножко его позиции, во многом другом он действительно не врал то есть большинство остальных книг они очень культурны написаны, но всё-таки это Рейнхарт Рогофф – это фактически теперь справочное пособие, в этой книге есть что прочитать, на многое можно посмотреть другими глазами.
Как бы это удивительно не звучало, я советую почитать что-то из того что собственно писал Майкл Льюис про предыдущий кризис. Мне бы очень хотелось посоветовать что-то правы нынешний кризис. Но здесь я читаю честно говоря просто статьи. Я беру академическую литературу, которая публикуется в последнее время в виде working papers, иногда даже в виде принятых в журнальных статей, которые позволяют очень быстро посмотреть, что действительно происходит с базовыми вещами, с расходами людей, с платежами по картам и так далее, но я не уверен что людям это будет настолько близко и интересно. Поэтому я бы посоветовал то, что очень люблю сам – фильм “Игра на понижение” или big short или можете почитать Майкла Льюиса. Вот эта книга мне кажется настолько приятной, но с другой стороны настолько близкой к правде, что происходило в предыдущий кризис, что она довольно хорошо описывает, что такое кризисы в принципе. Поэтому я думаю, если речь идет о кризисе – это книга дает хорошее представление. А из последнего, чуть более академического книга Шлейфера, книга прошлого года, книга про Crisis of beliefs, по-моему, так она называется. “Кризис веры” в каком-то смысле так она переводится, но это конечно про веру экономических агентов на рынке. Это книга она наполовину сильно такая экономическая, академическая, которая описывает своеобразные модели, про то что почему кризисы вообще появляются на рынках, почему не появляются в те моменты, когда появляются и она о мнении людей, веры, восприятия, ожидания того, что будет происходить, так как все эти вещи очень сильно влияют на то, что они уже сегодня сделают. Эта книга в каком-то смысле раскрыла мне глаза на метод моделирования. Эта книга очень хорошая попытка понять многих людей, которые одновременно и существуют на рынке, и способны влиять и менять мировые события.
Бехзод: Спасибо большое. Я думаю у Шиллера есть такая же , кажется она n.. economics называется и до этого он написал в соавторстве с Акилофым о fishing ..false. Кажется, такой жанр появился. Извините, у меня возник еще один вопрос. Вы возглавляете магистратуру по финансам в РЭШ и я бы хотел спросить, будет ли уроки онлайн или оффлайн, и в принципе если абитуриент хочет поступить в РЭШ на магистратуру по финансам, что он должен знать, как он должен готовиться, , на какие критерии вы смотрите?
Олег Шибанов: Ну я бы сказал более широко, что в РЭШ технически имеется три магистерского уровня программы, действительно по экономике по финансам и по анализу данных. И у нас у всех разные требования, но технически мы хотим от студентов высокого уровня английского, наверное, хотя бы уровня intermediate, то есть базовый сертификат типа TOEFL, IELTS или схожие вполне достаточны. Мы специфически как магистратура, поэтому мы принимаем математику на уровне фактически школы 11 класса, то есть этот GMAT, GRE GENERAL т.е такие сертификаты, которые вроде бы не показывает слишком большого что владение математикой. Почему так, потому что финансы на большую долю — это всё-таки умение работать с данными и вот как раз это мы пытаемся учить внутри и не требуем этого на входе, и мы хотим на самом деле скорее таких людей, абитуриентов, студентов, которые хотят разобраться в финансах и которые фактически хотят в них разобраться с нуля. Потому что мы поняли за долгие годы, что требовать от студентов, что бы они знали финансы совершенно бессмысленна и гораздо выгоднее их научить каким-то важным вещам внутри. В итоге, мы скорее позиционируем себя как прикладную магистратуру, магистратуру которая не заточена только на академических знаниях. Да, мы хотим и, по-моему, успешно это делаем –комбинируем современную экономическую науку на практике. Звучит немножко как реклама, но собственно, я допустим выпускник даже не самой лучшей магистратуры среди тех, которая имеется. Например, как выпускники Стэнфорда,Columbia business school, то есть как люди, которые умеют делать и исследование и рассказывать про это. Мы хотим скомбинировать таких вот сильных людей с теми, с теми кто работает в индустрии и с теми, кто c большой долей PhD получал где-то на западе, но теперь работаю в основном России и занимаются всем этим в реальности. Вот такая комбинация у нас получается. Мне кажется она успешна, с точки зрения того, что мы не пытаемся полностью погрузить студентов в академический мир, мы пытаемся рассказать им очень разные вещи. Это нас отличает, потому что две другие магистратуры они больше нацелены на академические знания.
Бехзод: Спасибо большое! Это был Олег Шибанов. Спасибо Олег.
Олег Шибанов: Хорошего дня!